ГРАЖДАНСТВЕННОСТЬ И ДУХОВНОСТЬ
(К 60-летию Бориса Александровича Чайковского)

ВЛАДИМИР ФЕДОСЕЕВ
Говорить о Борисе Александровиче сложно: искусство его начисто лишено всего внешнего, показного. У меня есть как бы два взгляда на его творчество, сопоставление которых, быть может, и позволит читателям найти некоторую “объективность” в высказанном. Один взгляд — издали, как бы со стороны; другой взгляд вблизи.
 		V.I.Fedoseyev
Творчество Бориса Чайковского привлекало меня давно — еще в ту пору, когда я слушал его музыку в исполнении других дирижеров, других оркестров или солистов. И мне всегда хотелось приобщиться к ней самому, не только как слушателю, но в первую очередь как исполнителю. Пожалуй, я даже в чем-то завидовал тем, кто имел возможность в свое время играть его произведения, преломлять их сквозь призму своего музыкантского сознания. Нетрудно представить себе, какую радость испытал я, когда Борис Александрович принес свои сочинения в наш коллектив — Большой симфонический оркестр Гостелерадио СССР. Мне было подарено судьбой счастье непосредственно работать над ними, соприкоснуться с его творчеством изнутри. А вскоре после этого мы уже не только прониклись содержательностью и глубиной его музыки, но и включили ее в наш постоянный репертуар. Она звучала во многих городах СССР, в Югославии, в Италии, в странах Скандинавии.
Где бы это ни происходило, на разных национальных “почвах”, музыка Бориса Александровича воспринимается слушателем как нечто незаурядное, воспринимается неизменно активно и восторженно. Здесь не место цитировать отзывы прессы, которые могли бы занять десятки страниц. Но не могу удержаться, чтобы не привести на мой взгляд достаточно веское и проницательное замечание одного из норвежских рецензентов. “Прошу обратить внимание, — писал он, — что теперь есть два Чайковских: Петр Чайковский и Борис Чайковский; и прошу запомнить второе имя — оно также будет жить!”
Оценивать любого современника, будь то композитор или артист, высокими словами и превосходными степенями всегда несколько рискованно. Как правило, такие слова приходят позднее, их утверждают, когда уже минует некоторое время, сами слушатели. Потому я бы и не хотел произносить сейчас ничего подобного. Однако могу с уверенностью сказать, что для меня лично вся работа Бориса Александровича, все его творчество — Музыка с большой буквы. Прежде всего она глубоко духовна и глубоко гражданственна. Этот художник ищет и выявляет через музыку исторические связи времен, чаяния народа. Думается поэтому, что такие определения, как гражданственный и духовный, национальный и славянский композитор, будут ему наиболее полной и точной характеристикой. Да, эти слова вспоминаются не случайно. Известно, что уже начальный период творческого пути Бориса Чайковского был отмечен успехом “Славянской рапсодии” на болгарскую, польскую и чешскую темы.
Еще одна непременная черта его искусства: все, что он делает, он пропускает через свое сердце и всегда поверяет бескомпромиссной взыскательностью большого художника.
Вот он приносит к нам в оркестр новую партитуру. Для меня очевидно, что она готова и тщательно отделана, можно приступать к работе. А Борис Александрович снова и снова возвращается к ней, что-то зачеркивает, переделывает, рвет. И опять мучается, и опять ищет. Этот человек не терпит к себе послаблений и не дает их себе, вынашивает ту или иную мысль до полного завершения и представляет на суд музыкантов, а тем паче на суд слушателей, только абсолютно законченное произведение.
Буквально всем своим творчеством он неразрывно связан с исторической судьбой народа, родной страны. И тогда, когда обращается к страницам героической летописи Севастополя, как в “Севастопольской симфонии” (на мой взгляд, в нашей оркестровой литературе — это одно из наиболее значительных произведений последнего десятилетия). И тогда, когда образной музыкальной речью повествует о памятных вехах истории и современности великого края Родины во вдохновенной симфонической поэме “Ветер Сибири”. А поэма “Подросток”! Выросшая из музыки к фильму, она представляет собой уже не сюиту, но новое самостоятельное произведение, навеянное чтением повести Достоевского, судьбами его героев, увиденными опять-таки из нашего сегодняшнего времени. Создавая музыку, Борис Чайковский пропускает через себя и боль, и горе, и радости своего народа. Иначе он не может. Собственно, так творили все выдающиеся композиторы, отечественные и зарубежные! Только такая музыка прочна и долговечна, тесно связана и с прошлым, и с настоящим, и с будущим.
Язык Бориса Чайковского отличен от всех других, индивидуально узнаваем. Это его собственная композиторская речь, с которой он вошел в музыкальное искусство, его голос, проявившийся сразу, еще в ранних произведениях. У него своя гармония, свое оркестровое письмо, своя мелодика, наконец, без которой и не может быть настоящей музыки. Мелодии его прекрасны, они напевны и бесконечны, как это было всегда в русской музыке. Протяжная, плавная инструментальная мелодия, подобная главной теме “Подростка”, так же бесконечна в своем развитии, как и человеческая мысль.
В своих сочинениях этот композитор затрагивает вечные проблемы бытия, решает спор между добром и злом. Но и в самых трагических моментах — что очень важно — всегда с позиции добра. В этом — оптимизм его творчества, так меня привлекающий. Я хотел бы и дальше играть и играть его музыку, быть рядом с ней, ибо она мне дарит очень многое. Соприкасаясь с ней, я получаю какой-то особый внутренний заряд, начинаю по-новому видеть и воспринимать многое вокруг, сам процесс творчества.
Что бы ни писал Борис Александрович, это всегда музыка самых высоких художественных достоинств. Возьмите его инструментальные концерты — Скрипичный, Виолончельный, Фортепианный, Кларнетовый. Они — украшение репертуара любого солиста. Композитор в совершенстве знает лексику каждого инструмента, он досконально изучил “предмет своей беседы со слушателями” и ведет эту беседу страстно, убежденно и аргументированно. А его вокальные циклы! Они тоже открывают нам привлекательный облик этого человека и музыканта. Борис Александрович — тонкий ценитель литературы, находящийся в постоянном общении с ней. Для своих вокальных сочинений он не просто отбирает более или менее подходящие поэтические тексты, но отыскивает только те, что смыкаются с его собственным мироощущением, художественным видением. Единственно так, наверное, могли появиться на свет его дивная кантата для голоса и камерного оркестра “Знаки Зодиака” на стихи Блока, Тютчева, Цветаевой и Заболоцкого, его пушкинский цикл.
Бывают композиторы, которые предельно категоричны в интерпретации своей музыки; они не допускают и мысли, что исполнитель способен увидеть в ней что-либо свое, воспринять ее на свежий, как говорится, взгляд и тем самым обогатить интерпретацию. Борис Александрович не таков. Он всегда внимательно выслушает до конца и уже потом, очень вежливо, может оспорить, поправить, а может и согласиться с предложениями дирижера. Это хороший друг исполнителей, у которого многое можно почерпнуть и с которым всегда приятно общаться. Он дружен со всеми музыкантами нашего оркестра. Но чем проще и ближе наше общение, тем значительнее становится он для нас и в музыкантском авторитете, и в добром человеческом обаянии, и в своем человечнейшем, открыто эмоциональном и всегда искренне обращенном к людям искусстве.
Удивительная требовательность к себе сочетается в нем со столь же удивительной человеческой скромностью и доброжелательностью. Качество, кстати, не так уж часто встречающееся теперь в нашей профессиональной среде. Немало можно встретить композиторов, которые предпочитают сами рекламировать себя. Борис Александрович гораздо охотнее скажет доброе слово о другом, поддержит коллегу. Если он выступает на каких-либо обсуждениях, то говорит всегда точно, емко, с достоинством, но в очень деликатной и уважительной форме. Меня это его качество просто покоряет. К сожалению, иногда скромность считают недостатком: значит, не умеет себя “пробивать”, не способен добиться “заметности” своего творчества. Увы, фортуна часто тоже бывает неблагосклонна к таким людям. Тем отраднее, что творчество Бориса Александровича составляет счастливое исключение, оно говорит само за себя. Музыка его принимается, как правило, с первого исполнения. Причем, чем больше ее играешь, тем больше она нравится, с каждым разом выразительнее и полнее раскрывается ее содержание, все больше красот замечаешь в ней и стараешься донести их до слушателей.
Можно сыграть эффектную пьесу впервые — и она произведет впечатление. Но раз от разу она будет казаться исполнителям, а вслед за ними слушателям, все скучнее и беднее; станет ясно, что оркестру в ней попросту нечего делать. Рост же значимости произведения с каждым новым его прочтением — отличный индикатор того, что музыке предстоит большая жизнь и с нами, и долгие годы уже после нас.
Такова музыка Бориса Чайковского — одного из крупнейших, талантливейших композиторов нашей современности.

(“Музыкальная жизнь”, 1985, № 17. С.8.)